Я хорошо помню этот акцент, когда еще жил у нас в коммуналке на Арбате, и даже когда мы уехали в кооперативную квартиру в другой район, я ездил туда к знакомым, т.к. квартира у нас была дружной и отношения были практически родственными, во всяком случае, на папиной свадьбе гулял весь двор.

Когда мне было 6 лет, как раз в последнее лето перед поступлением в школу, маму, работавшую математиком во ВНИИРО (Всесоюзный институт рыбного хозяйства) направили в командировку на биологическую научную станцию на Азовском море — строить математические модели в интересах народного хозяйства на ниве рыбного промысла и экологии.

У меня в доме, где я жил на первом этаже жила чудесная семья — муж, жена и двое дочек. У них родился еще один ребенок, на этот раз уже мальчик, и однажды из-за несчастного случая он погиб.

Когда я служил срочную в ГДР, был забавный случай.

Меня направили в командировку на север, на побережье Балтийского моря, к морпехам. Прикрепили к разведвзводу, но я там занимался своими делами, бывая в расположении и в строю только на завтраки/обеды/ужины и отбой.

Т.к. задач было много, мне не удавалось нормально с ребятами контактировать — я за три месяца в курилке то с ними был раза два.

В декабре прибыли духи — новое пополнение.

Дело было в начале 90-х, когда я умудрился попасть в Испанию, где работал и учился в местном университете.

Славный городок Овьедо в провинции Астуриас. Старинный, уютный, летом не очень жаркий. Старинный католический собор прямо манил в жару — внутри всегда было очень прохладно. Именно там я умудрился познакомиться с испанкой по имени Мириам и закрутить бешенный роман.

Времена рубежа 96-97 годов были тяжелыми и моего заработка в мединцентре на Соколе, где я принимал клиентов не хватало, поэтому я устроился работать системным администратором в английскую фирму, которая занималась производством и завозом в экс-СССР пааааршивой косметики и парфюмерии.

Фирма снимала офис в здании какого то бывшего, кажется, НИИ на ст. метро «Водный стадион» на улице адмирала Макарова.

Моя мама была знакома с одной старенькой ученой-лингвистом, которая единственная в СССР профессионально изучала мат и феню.

История, случилась году в 82 или 83-м, на улице Сретенка. Машин тогда, как известно, в СССР днем было немного, даже в столице если ты вставал четвертым на светофоре, то это была «дикая» пробка. Справедливости ради вспомню, что МКАД тогда был настоящей «дорогой смерти» — убивались люди там много, а пробки иногда бывали десятки километров из-за аварий.

В Москву приезжает масса людей, что бы заработать. И все они тут в одиночестве, считая, что они ничего не достигнут, если не будут распихивать конкурентов локтями.

Поэтому даже в моем доме, где я купил квартиру живут люди, которые НЕ ЗНАЮТ друг друга вообще — ни по именам, ни в лицо. И знать не хотят — закрываются в своих скорлупах и живут так, как хотят, потому, что считают, что имеют право жить так как они хотят, забывая, что их права заканчиваются там, где начинаются права других на тишину, например, или на чистоту в лифте…

Я родился в важном центре Москвы — на Арбате, в роддоме Грауэрмана, когда мои родители и я маленький жили на пересечении Большого Левшинского и Денежного переулков. И именно там происходили описанные в другом моем рассказе «Дядя Миша»…

После войны это был центр одновременно блатной и артистическо-интеллигентской Москвы. Как уживались такие соседи друг с другом — трудно сказать, т.к. я тогда был юн и вскорости мы переехали в самый отдаленный, только что построенный, район города — на Юго-Западную.

В нашем доме жил очень колоритный персонаж — дядя Миша. Собственно, он был не Миша, а Мойше (фамилию не помнит уже никто) и был он музыкантом. Скрипачом.

Особо надо отметить, что жил он, в отличае от всех соседей в собственной отдельной квартире под самой крышей и окна его выходили на плоский ее кусок прямоугольной формы, застеленный толем, который страшно нагревался и специфически пах в жаркую летнюю погоду.

Когда я служил срочную, у меня в роте был узбек Искандер.

Как он попал в гвардейскую роту разведки не было известно даже командиру роты и замполиту — дело не в национальности, никаких ограничений по национальному признаку не было, т.к. основной отсев был по физической пригодности и по смышлености. Проблема заключалась в катастрофической дремучести и невежественности этого крестьянина.