Я помню поколение фронтовиков. Отличительные особенности были такими — чаще всего из крестьян или рабочих, выпивали, но в меру, курили практически все, очень рано вставали на работу и много работали, одевались скромно, одежда и обувь обновлялись редко, скромность считалась нормой и добродетелью, в том числе и в личных достижениях — награды носились не часто, выпячивать «смотрите, какой я молодец» считалось неприличным и осуждалось.

Я сел за стол и уже собрался воткнуть вилку в салатик, который девчонки как раз бодро и споро соорудили, как Макс зевнул…

… протяжно и громко как лев, но (!) случилось страшное — он этим зевком вывихнул себе челюсть и она как то странно не закрылась, поэтому, случилась и вся последующая история.

Я хорошо помню этот акцент, когда еще жил у нас в коммуналке на Арбате, и даже когда мы уехали в кооперативную квартиру в другой район, я ездил туда к знакомым, т.к. квартира у нас была дружной и отношения были практически родственными, во всяком случае, на папиной свадьбе гулял весь двор.

Буквально пару дней назад меня изрядно за живое задели «настоящие мужики с Донбасса» тем, что соблаговолили сообщить мне, что «не даром все регионы не уважают москвичей»…

Сегодня в комментариях под постом Вадима Денисова я прочитал тот же массовый посыл и попытки москвичей откреститься от несправедливости и от обвинений. Чувствую, как несправедливость растет вокруг меня и во мне — как же так можно?!

Итак, жил-был мужчина за тридцать, после развода. На дворе стояло начало двухтысячных.

Тот развод был тяжелым, с дележом имущества, причем, жена Наталья (назовем её так) до последнего скрывала, что, выйдя замуж за Василия (назовем его так) и попав таким образом из маленького городка в мегаполис, она не оставляла попыток найти более выгодную партию и таки её нашла в лице начальника службы безопасности одного банка. Очень “предприимчивая” женщина.

У меня в доме, где я жил на первом этаже жила чудесная семья — муж, жена и двое дочек. У них родился еще один ребенок, на этот раз уже мальчик, и однажды из-за несчастного случая он погиб.

Времена рубежа 96-97 годов были тяжелыми и моего заработка в мединцентре на Соколе, где я принимал клиентов не хватало, поэтому я устроился работать системным администратором в английскую фирму, которая занималась производством и завозом в экс-СССР пааааршивой косметики и парфюмерии.

Фирма снимала офис в здании какого то бывшего, кажется, НИИ на ст. метро «Водный стадион» на улице адмирала Макарова.

Моя мама была знакома с одной старенькой ученой-лингвистом, которая единственная в СССР профессионально изучала мат и феню.

История, случилась году в 82 или 83-м, на улице Сретенка. Машин тогда, как известно, в СССР днем было немного, даже в столице если ты вставал четвертым на светофоре, то это была «дикая» пробка. Справедливости ради вспомню, что МКАД тогда был настоящей «дорогой смерти» — убивались люди там много, а пробки иногда бывали десятки километров из-за аварий.

В Москву приезжает масса людей, что бы заработать. И все они тут в одиночестве, считая, что они ничего не достигнут, если не будут распихивать конкурентов локтями.

Поэтому даже в моем доме, где я купил квартиру живут люди, которые НЕ ЗНАЮТ друг друга вообще — ни по именам, ни в лицо. И знать не хотят — закрываются в своих скорлупах и живут так, как хотят, потому, что считают, что имеют право жить так как они хотят, забывая, что их права заканчиваются там, где начинаются права других на тишину, например, или на чистоту в лифте…

Я родился в важном центре Москвы — на Арбате, в роддоме Грауэрмана, когда мои родители и я маленький жили на пересечении Большого Левшинского и Денежного переулков. И именно там происходили описанные в другом моем рассказе «Дядя Миша»…

После войны это был центр одновременно блатной и артистическо-интеллигентской Москвы. Как уживались такие соседи друг с другом — трудно сказать, т.к. я тогда был юн и вскорости мы переехали в самый отдаленный, только что построенный, район города — на Юго-Западную.

В нашем доме жил очень колоритный персонаж — дядя Миша. Собственно, он был не Миша, а Мойше (фамилию не помнит уже никто) и был он музыкантом. Скрипачом.

Особо надо отметить, что жил он, в отличае от всех соседей в собственной отдельной квартире под самой крышей и окна его выходили на плоский ее кусок прямоугольной формы, застеленный толем, который страшно нагревался и специфически пах в жаркую летнюю погоду.